Морок
Приснился мне сон, будто меня задело какой-то машиной и разрезало на куски. Но я не умер. Аккуратно приладил куски мяса один к другому, встал и пошёл. Особенно свежо, как сейчас, помнится ровный розовый срез на волосатой ноге, без крови. А ещё прямо на уровне тела запомнил зуд и заусенцы на подсыхающих стыках. Боялся, что развалюсь, не успев срастись. Обошлось. Глянул в зеркало — на меня глядел не монстр Франкенштейна, но манекен, ладно скроенный из живой плоти. Что ж, теперь я такой.
Проснувшись в серой хмари сентября, вспомнил самый жуткий фильм, который я видел, — "Солнцестояние" — это ведь там, в одном из эпизодов, был человек, одетый в сырую кожу другого человека. К слову, место действия — "ад, залитый солнцем", шведская глубинка, где живы языческие традиции, где гостей общины по одному и без лишнего шума приносят в жертву природе. Минималистично и по-скандинавски придают несчастным зооморфные черты. К примеру, делают "крылья орла", вытаскивая лёгкие из разрезов на спине. Кого-то удостаивают особой чести: сначала обездвиживают отваром из трав и грибов, потом живьём зашивают в тушу медведя перед тем как сжечь.
Железный череп медведя, ржавый, венчающий клетку, в которой когда-то разводили огонь и которая почти полностью вросла в землю, — из другого сна. И вот я наяву стою в каменной башне в Старой Ладоге и смотрю на медвежий череп, украшенный резьбой и окрашенный под сталь. Эта работа косторезных дел мастера Максима Попова называется "Берсерк".
Прохладным прошлым летом, когда ненадолго приезжал на родной Север, записал в заметках:
Викинги воспринимают смерть как что-то само собой разумеющееся, как снег, например. Ведь когда идёт снег, ты не можешь запретить ему идти или отменить его. И это делало их полностью осознающими объективность происходящего, бесстрашными. Некоторых — даже устремлёнными к смерти.
Сейчас мне видится, что переплетение трав — последнее, что стоит перед взглядом умирающего варяга, — переплетение струек дыма над затухающим пожарищем, переплетение тугих медвежьих жил, рек, жил земли — переплетение всего этого легло в основу скандинавских орнаментов. Переплетаются торговые пути, судьбы, родовые связи, жизнь и смерть в узоре, что кажется хаосом линий лишь вначале.
Будут новые сны, снова распадаться на части и снова собирать себя. Конец и вновь начало.
Спой ещё, скальд, о Харальдах и Цлейфах...
Знаю, где отыскать завершение этого стиха, что когда-то накалякал, скучая на парах. На Севере, на чердаке деревянного дома, который строился, пока я рос, да так и остался недостроенным. Только там и нигде боле смогу пересобрать себя.
